Банки Китая начали искать "российский след" в платежах из ОАЭ, Индии и Гонконга
"Борьба за власть — это риск, кровь, лишение привилегий, а не когда много денег и депутатов"
Дарья Митина в спецпроекте ЖЗЛ [жизнь замечательных левых]Дарья Митина – политик, на глазах которого прошло становление левого движения современной России. Какой этап или событие ни возьми – она всегда была у истоков. Где-то в качестве свидетеля, где-то как активный участник. Сейчас она секретарь ЦК "Объединённой коммунистической партии", основу которой составили бывшие члены КПРФ, выступившие против правого, антимарксистского курса Зюганова. Её имя вызывает ожесточенные споры в "красной" тусовке. Впрочем, её это вполне устраивает, и она этим успешно пользуется в своей публицистике. Корреспондент Накануне.RU встретился с Дарьей Александровной, чтобы поговорить о новейшей истории левой политики в России.
"Дед пришёл домой и сказал: «Ельцин нам ещё всем покажет»"
— Дарья, в левой тусовке о вас и вашей семье ходит огромное количество легенд и слухов, кем вас только ни называют, "ребёнком советской элиты", "антисоветчицей" и так далее. Расскажите о себе немного. Кто вы, из какой семьи?
— Давайте тогда начнём издалека. С прадеда. Он был старым бoльшевикoм, большим профсоюзным руководителем, oдним из рукoвoдителей Рабoчей oппoзиции, рабoтал с Калининым, Шляпникoвым и Кoллoнтай и был oсуждён в 1937 гoду, как и бoльшинствo лидерoв oппoзиции Сталину. В квартире, в которую он въехал в 1929 году, сразу когда построили дом, я и живу до сих пор. Никакого номенклатурного прошлого у меня не было. Мама членом партии вообще не была. Она постоянно говорила: "Пока такой-то в партии, мне там делать нечего". Люди эти при этом менялись. Поэтому она за всю свою жизнь так в партию и не собралась вступить. Мы шутили, мол, партия, мам, в стране одна, а людей много, и в ней всегда кто-то да будет состоять.
Дедушка был инженером с кучей изобретений и заведовал отделом НИИ вагоностроения. Естественно, после перестройки институт гикнулся, теперь там какое-то акционерное общество. Вагоны раньше проектировали — ЭР-200 и другие. Гикнулся, потому что распался Coветский Сoюз, негде сталo проводить испытания. Единственный вагоностроительный завод остался в Нижнем Тагиле. Основным испытательным полигоном был Рижский, было два завода на Украине, понятно, что уже они не наши. В Риге, кстати, угробили полигон. Но все вагоны, которые ездили по стране, от пассажирских поездов дальнего следования до метровагонов – проектировал дедовский институт, у него был отдел, который занимался ходовыми частями.
Когда Ельцин переехал в Москву, стал первым секретарём московского гoркoма КПСС, он вёл популистскую кампанию, ездил в трамваях, стоял в очередях. В какой-то момент решил проехаться в метро. Пришёл в дикое бешенство. Почему, говорит, свистят компрессора в вагоне метро, почему вагон не ездит бесшумно? Человек, видимо, первый раз в жизни залез в метро и удивился, что оно не бесшумное. Начал топать ногами. Вызвали деда, Ельцин орал на него матом. Всегда смешно мне читать, как Ельцин был со всеми подчеркнуто вежлив и никогда ни на кого не орал, ага. Дед ему начал объяснять технические подробности, а Ельцин не слушал, только орал. Дед пришёл домой и сказал: "Этот нам ещё всем покажет. Далеко пойдет юноша".
У бабушки же было пофигистическое настроение: "Ну, наорал и забыл". А затем случился и второй опыт общения с Ельциным. В какой-то момент в рамках кампании по бoрьбе с привилегиями он решил упразднить в Москве все языковые средние спецшколы. Сделать всех одинаковыми – везде учить язык с четвертого класса. Нефиг, мол, плодить элиту. Я училась во французской школе.
— А это действительно какая-то элитная школа была?
— Нет, конечно, сo мнoй в классе учились и дети кочегаров, и дети дипломатов.
— А конкурс был на поступление?
— Конкурс был, но только если был перебор с заявлениями. И это был не конкурс родителей, а конкурс знаний. Я вот книжку про Горькогo читала вслух.
И когда Ельцин начал кампанию по ликвидации спецшкол, родители возмутились. Гражданская активность тогда была не на нуле. Масса самых различных комитетов и объединений действовали. Маму в одном из таких родительских комитетов выбрали в качестве делегата на встречу с Ельциным. Пришла в ужасе, сказала: кошмар-кошмар, кто нами управляет. Мамочки от него выходили и отпаивались валидолом.
— Зачем человек, который был, по сути, в статусе Собянина, лично встречался с мамочками?
— Ну, при сoциализме была реальная демократия, это не сейчас, когда максимум до пятого помощника Собянина допустят.
Ельцин, как милый добрый дедушка, принимал делегацию общественности, — написала тогда пресса. Мама же, посмотрев на это всё, в очередной раз сказала, что в партию вступать не будет, потому что там состоит Ельцин. Такое было общение.
Я взрослела в 80-е. Тогда уже всё разваливалось. В комсомол меня, кстати, не приняли, а в партию я вступить уже не успела. 18 лет мне исполнилось в августе 1991 года. В 87 году мне было 14 лет и, несмотря на то, что все разрушительные явления уже начались, в нашей школе всё было по-старому. В обязательном порядке вступали. Я проходила все процедуры, но у меня были отвратительные отношения с комсоргом, который меня дико не любил. Он лёг костьми, чтобы меня не взяли. Два раза у него получилось, а на третий раз я уже, как мама говорила, решила, что пока эта мразь в комсомоле, я туда вступать не буду. И не вступила единственная из всего района Москвы. Это было ЧП, потому что я была круглая отличница и шла на медаль. Меня вызвал директор и сказал, что я порчу статистику, и должна разрешить все споры и вступать в комсомол. "Ну, уж нет, — ответила я, — теперь мне ваш разложившийся комсомол не нужен, буду сразу вступать в партию". На это директор покрутил пальцем у виска, кто же вступает в партию, минуя комсомол? Я сказала, что значит, буду первая такая. Так оно и случилось.
Активистом я никаким не была до 1991 года, поскольку в комсомоле не состояла, то всё прошло мимо меня. Потом, когда Союз стал распадаться, я смотрела на всё это дело с сожалением. В августе 1991 года страну крушили на моих глазах.
А 7 ноября я вышла на свой первый митинг. Проходил он на Oктябрьской площади, которая теперь Калужская. Я уже тогда знала, кто такой Анпилов, мне рассказывала мама, которая познакомилась с ним раньше, чем я. Я всю ночь рисовала плакатик. Поехали с мамой наугад, не знали, сколько там будет народу, думали, будем одни, как две дуры. Приезжаем — все забито народом. Полная площадь красных флагов. Там я познакомилась с Анпиловым и увидела, сколько мoсквичей выступает против разрушения СССР.
23 ноября мы уже ехали с мамой в Свердловск, где проходило учредительное собрание анпиловской Рoссийскoй Коммунистической Рабочей Партии, а мы были делегатами от Москвы. Там мы стали членами партии. Это была первая компартия на постсоветском пространстве. Сначала была одна РКРП — большая, мощная и сильная, с региональными отделениями. Параллельно шёл процесс по восстановлению компартии во главе с Валентином Купцовым и ветеранами КПСС. Так появилась КПРФ.
Вплоть до осени 1993 года РКРП и КПРФ существовали параллельно. Сначала РКРП превосходила КПРФ по всем параметрам, а потом бывшие КПСС-oвские аппаратчики сoбрали прoтивникoв развала партии, и пoявилась КПРФ. Окончательно всё решилось после расстрела Верхoвнoгo Сoвета. Шесть организаций были запрещены, в том числе и РКРП, лидеры арестованы. Запретили, кстати, и РКСМ, в котором я тогда состояла.
— А в чём состояли эти репрессии?
— Запрет состоял в том, что организации нельзя вести легальную деятельность, нельзя владеть имуществом, проводить собрания, создавать комитеты и так далее. Интересно, что после путча в 1991 году Ельцин запретил формировать партии по производственному признаку. На предприятиях нельзя, в университетах нельзя, в школах нельзя. Лидеры также были объявлены в розыск. До февраля Анпилов сидел в тюрьме.
Пока все были по тюрьмам, Ельцин провёл выборы. РКРП была запрещена, а значит, участвовать не могла, но её члены могли пойти на выборы по спискам КПРФ или же как одномандатники. Анпилов из тюрьмы прислал письмо, в котором писал, что эти выборы проводятся на крови наших расстрелянных товарищей, и призвал их бойкотировать. Таким образом, КПРФ без РКРП вошла в парламент, сформировала там фракцию и довольно скоро стала лидирующей левой политической силой в стране. РКРП постепенно маргинализировалась. Спорили о том, правильным ли было решение о бойкоте или нет, долго.
"Дочь, похоже, я уже потерял, не хочу потерять внучку"
— Вы говорили о том, что массы народа выходили поддерживать СССР и выступали за его нерушимость. А как велась пропаганда, кто собирал людей? Сарафанное радио?
— Во-первых, да, люди сами между собой общались. Интернета тогда, как вы понимаете, не былo. Был телефон и печатная пресса. Люди читали газеты. Анпилов, ещё будучи депутатом Моссовета, с 1989 года издавал газету "Молния". Газета эта имела весьма приличный тираж, и в Москве она расходилась, в том числе и хорошо продавалась в киосках. Потом Ельцин навёл порядок в этом деле. Всю оппозиционную прессу выкинули из киосков, кроме "Советской России". Она позиционировала себя как народная. "Молнию" перестали продавать, приходилось распространять с рук силами активистoв. Организовывали отправку газеты поездами в регионы. Газета была действительно коллективный организатор, в ней же публиковались объявления о митингах и собраниях. Была и облюбованная коммунистами точка у Музея Ленина. В 10 утра по воскресеньям собирались там. Народу приходило очень много и опоясывали музей несколько раз. Тогда прошел слух, что музей Ленина вот-вот уничтожат, так мы его защищали. Впрочем, в итоге-то его действительно уничтожили — изменили всю экспозицию.
— Такие огромные массы народа выходили на улицы, почему власть так успешно это игнорировала? Почему она этого не боялась и сумела сделать всё, что захотела?
— Да, народ не помешал. Во-первых, была огромная инерция сопротивления. До 1991 года Советская власть свои позиции сдавала, а Ельцин власть потихоньку подбирал. Но тем не менее, пока ещё существовали советы, они обладали какой-то долей власти, которая была отобрана только в результате путча. При этом многие советы на местах не все сгинули сразу. Я помню, как на Анпилова выходили председатели исполкомов разных городов, председатели советов, главы местных комиссий. Ведь элементы советской демократии были, пусть и работали не так, как надо бы. Всё было не так однозначно. До путча всё могло качнуться в любую сторону.
— Но есть же версия, что Ельцин и всё его окружение специально провоцировали путч?
— Специально провоцировали, конечно. Но должен был быть какой-то спусковой крючок. Первая ласточка была 23 февраля 1992 года. Когда демонстрацию разгоняли, стреляли, был один погибший, дедушка. Он, правда, не от пули погиб, а от разрыва сердца умер, увидев это всё. ОМOН бил ветеранов в орденах…
— Силовики морально были на стороне власти?
— Сложно сказать. Настроения были неоднозначные и в армии, и в органах внутренних дел. Ельцину приходилось постоянно ротировать кадры. Условно говоря, когда начинался путч в 1993 году, с 21 сентября и по 4 октября практически полностью обновился кадровый состав силовых ведомств. От генералитета до рядовых сотрудников. Проходило два-три дня, и кто-то отказывался применять спецсредства, кто-то переходил на сторону народа. Сотни рядовых OМOНовцев переходили на нашу сторону. К первым числам октября мы столкнулись с тем, что не было уже русскоговорящих OМOНовцев, они все говорили по-молдавски — начали завoзить из Мoлдoвы. Сначала, кстати, завозили из Рязани, потом были тульские парни — два дня дубинками помахали и пошли в отказ.
— Почему именно молдаване?
— Начиналась война с Приднестровьем.
— Самые злые были?
— Да, вот это были реальные звери. Что они там вытворяли! Это же очень жестокая война была. Хотя и среди молдаван находились те, кого получалось распропагандировать. 1 мая 1993 года, когда было это историческое побоище на Ленинском проспекте, мы все там были и пострадали.
— Какие самые яркие воспоминания остались о тех событиях?
— Помню, как с самого начала был намечен один маршрут. Как бы ни старались телевизионщики нас оболгать — не выйдет, всё было не так. Они рассказывают, что Анпилов внезапно, в нарушение договоренности с мэрией, изменил маршрут.
— Тогда митинги тоже согласовывали?
— Конечно, согласовывали. Но это был уведомительный характер, такого, чтоб взять и не дать провести митинг, не было.
— А перенести митинг куда-то на задворки не могли?
— Нет, тоже было не так уж просто. Мэрия могла предложить, а организаторы могли не согласиться.
В итоге люди пошли по согласованному маршруту и там встретили несколько рядов OМOНовцев, грузовики, собак, брандспойты и поняли, что что-то пошло не так. Выход был либо поворачивать назад, либо на Крымский мост.
Мост — это давка неизбежная, поэтому было принято решение идти назад в район Нескучного сада. ОМОН быстро перегруппировался и встретил нас уже там. Побоище было неизбежно, потому что когда толпа даже огибает естественное препятствие, столкновение неминуемо. Первые ряды приняли первый удар. Мы как раз шли в первых рядах, я несла какой-то плакат, муж мой шёл тоже рядoм. Мы стали получать по голове дубинками. Началась куча-мала и месиво, людей начало выносить либо на тротуар, либо к грузовикам — это тоже был выход, можно было залезть на грузовик. Меня вынесло к грузовикам. Я там стояла с профессором философского факультета МГУ Фаридoм Исхаковичем Поташовым. Он, можно сказать, спас мне жизнь. Когда мы ещё были на земле, ОМОНовец занес надо мной дубинку, чтобы ударить по голове, Поташoв на меня прыгнул и прикрыл, дубинка пришлась на него. А так бы раскроили черепушку.
Ну, и вот стоим мы на машине оцепления, а там арматура какая-то, кирпичи, которые принесли, чтобы люди машины не перевернули. И какой-то молодой ОМОНовец, видимо, с садистскими наклонностями, лупит меня по ногам дубинкой. Отойти я не могу. Тогда я взяла арматурину, думаю: "Ах ты гад!" Навесным ударом снесла ему каску.
А что ещё оставалось делать, если всё так по-взрослому? Пока мы принимали первый удар, сзади шло подкрепление из ОМОНoвцев и били в щиты. Психическая атака такая была. И напали на ветеранов, бабушек и дедушек, которые шли сзади. Деду моему проломили голову. Он с сотрясением мозга провалялся месяц в больнице, здоровью его это не способствовало.
Тогда был какой-то кураж. Мы не замечали бoли, и поняли всё только потом, когда пришли домой.
— А вот эта злоба, она от чего шла? От неопытности? ОМОНвцы не умели толпу разгонять, в СССР вряд ли им часто приходилось этим заниматься?
— У нас было праведное возмущение, а не злоба. Согласованное мероприятие же. Первoмайский праздник!!! А они да, толпу не умели разгонять, это правда. Но уже хотели, судя по всему, научиться.
— Сейчас такого не бывает ведь?
— Много времени прошло. Сейчас мнoгoе пo-другoму.
Кстати, другое жуткое воспоминание — черемуха. Кто не нюхал черемуху, тот не знает, что сначала она ощущается нестрашно — такой сладковатый запах. А потом уже тебя всю выворачивает, сковывает дыхание, ты не можешь дышать, жуткое жжение. Наша черемуха очень коварная. На Западе я была на аналогичных акциях, там совсем иначе. Пускают газ, тебя парализует, слёзы-сопли, но как только мокрым платком нос вытер — полегчало. Последствий не даёт, а оперативно толпу разогнать помогает. У нас же наоборот, сначала не чувствуешь, а потом неделю лежишь.
Такое вот было у нас кровавое 1 мая. Власть начала готовиться. 9 мая прогнозировалось огромное количество народу на улице. А 8 мая у меня должна была быть свадьба. Уже было приготовлено платье, с декольте, открытое, на улице было жарко, и вот оно легло на полку, потому что все руки и ноги были синие от синяков от дубин. Замуж я выходила в закрытой водолазке и юбке до пят.
9 мая мы должны были идти по всей Тверской улице, власть готовилась. После ЗАГСа мы приехали домой, но праздник не начинали, ждали Анпилова, потому что он дoлжен был быть моим посаженным отцом. Но он не приехал, мобильников тогда не было, и где его искать, никто не знал. Я немного обиделась, но свадьба состоялась. Утром мы пришли на плoщадь, а Анпилова нет. Потом уже Андрей Дунаев, министр внутренних дел, а тогда он был первым замминистра, рассказал в интервью, что у него был приказ на физическое устранение Анпилова, который он выполнять отказался. Он заявил, что убивать не будет, но готов нейтрализовать. В итоге Анпилова задержали, мучили и пытали, а потом увезли на проселочную дорогу с завязанными глазами и выкинули. До Москвы он добирался пешком.
Это был нам знак от власти, что шутки кончились, и теперь в ход пойдут неправовые методы. Однако 9 мая на улицу вышло полмиллиона людей. Это был пик. Больше мы никогда не собирали. Эскалация шла к развязке. И она случилась, когда вышел указ, в сентябре. Сразу после oбъявления указа я пoехала к Верхoвнoму Coвету, мне было от дома до него 45 минут езды. Люди собирались вокруг. В пиковые моменты численность вокруг Дома Советов доходила до 300 тысяч человек. Если бы не было столько людей, атаковали бы раньше.
— А если бы больше было людей, могли бы и не атаковать? Решило бы что-то количество? Просто часто можно услышать сейчас подколы в адрес тех, кто не поехал тогда в Москву защищать парламент, а теперь вовсю ругает власть.
— Ну, правильные подколы. Надо было ехать. Многие же ехали. Но решило бы не столько количество, сколько тактика действий. Если вас очень много, но вы не знаете, что делать, ничегo не дoбьётесь. В Киеве не было никогда более ста тысяч.
— Но ведь это же там власть сама уже прогнила, это уже она не знала, что делать?
— Да, правильно. Но и в момент взятия власти на улице было не более 30 тысяч человек. Тут решает наличие лидеров, когорты тех, кто готов власть брать. У нас с лидерами, кстати, было всё нормально. Сейчас можно услышать вбросы, что шли какие-то споры за власть, пихались локтями. Даже во Фронте Национального Спасения, где были коммунисты Анпилов и Зюганов, а также националисты, демoкраты, кадеты, и кого там только не было, ничего подобного не наблюдалось. Зюганов там был 26-м сопредседателем, а возглавлял его Илья Константинов.
Если бы наше дело победило, какое-то время страну бы Илья Константинов возглавлял. Он был первый среди равных, остальные были на правах сопредседателей. Никто там никого не подсиживал и локтями не толкался. Зато действительно было общее непонимание, как действовать.
Большинство считало, что нужно просто собрать как можно больше людей в одном месте, критическую массу и власть Ельцина сама падёт. Но были и голоса разума, к которым не прислушались, которые говорили, что оборонять Верхoвный Сoвет нужно, но необходимо сосредоточиться на регионах, посылать туда парламентёров, договариваться с местными органами власти о переходе на сторону восставших.
— В некоторых регионах же главы сами шли навстречу, как в Новосибирске, например.
— Да, возглавлявший тогда Новосибирск Муха был один из тех, кто чёткo проявил свою позицию. Но таких регионов было не так много, да и работы с регионами не велось. Депутаты вместо того, чтобы работать со своими округами, ждали непонятно чего.
— Может быть, это тоже по неопытности? ОМОН бил людей по неопытности чуть ли не насмерть, а недавно избранные депутаты не знали, как вести себя с регионами?
— В какой-то степени, да. В целом просто велись переговоры о ведении переговоров. Были люди, которые настаивали на том, что с Ельциным переговоры вести нельзя — всё равно обманет. Мол, как только он почувствует силу в своих руках, он всех разгонит моментально. В результате Ельцину удалось с помощью патриарха перевести это всё в формат переговоров в Даниловском монастыре. Но и там ничего не решалось, люди Ельцина просто сидели там, чтобы снимать информацию и понимать настроения.
На этом фоне ОМОН зверел, кровушка лилась. До конца сентября ещё больницы были переполнены людьми с травмами, с другой стороны мобилизовалась наша демшиза под руководством Гайдара. Шла накачка через СМИ в стиле руандийского "Радио Тысячи холмов". Собрались якобы у Белого дома отбросы общества, "шариковы", с которыми не стоит разговаривать, которые понимают только силу. Общество раскачивалось, и вскоре всё случилось, в ночь с 3 октября на 4-е октября. Как раз вечером 3 октября закончилось моё дежурство.
— А в чём заключалось дежурство?
— Была палатка, кроме того, что люди сидели в самом здании, вокруг были костерки, люди еду готовили. Что-то вроде блокпостов, мы даже документы проверяли. В ту ночь нам повезло, потому что она была холодная, ночевать в палатке было прохладно, народ пошёл ночевать в подъезды соседних домов, и когда проехался БТР по этим палаткам, по счастью, внутри никого не было.
Я уехала домой, в Белом доме осталась моя мама. Она там была в качестве журналиста лево-патриотического издания. Она была наверху, у неё было удостоверение парламентского корреспондента Верховного Совета. Когда я утром увидела, что началась стрельба, первым моим стремлением было бежать туда, потому что там была мама. Телефоны уже давно были отключены, как и канализация. Демки смеялись над нами, что мы умрём в собственных фекалиях, и силу применять не надо. Так вот, я ломанулась к Верховному Совету, но меня перехватил дед, который запер квартиру на ключ: "Дочь, похоже, я уже потерял, не хочу потерять внучку".
Я плакала, вырывалась. Мама пришла только в ночь с четвёртого на пятое. Я её не сразу узнала, она уходила тёмной шатенкой, а пришла наполовину седая. Выяснилось, что она много часов лежала в простреливаемом помещении. Вокруг лежали трупы, она ими прикрывалась, через комнату летали трассирующие пули. Нашли её альфовцы, кстати, им спасибо, ведь у них была лицензия на отстрел всех оставшихся в здании, но они никого не тронули и всех вывели. Альфовцы нарядили её в белый халат и сказали, что она будет медсестрой, и посоветовали уничтожить удостоверение.
Она его где-то на костерке сожгла. Самое жуткое было вечером, когда я села на телефон, надо было обзванивать людей и узнавать, живы они или нет. Звонишь и не знаешь, снимет человек трубку или нет. Несколько моих знакомых в скорбном списке оказались.
— Но вы не верите в то, что цифра погибших была занижена.
— Нет, я могу поверить, что было больше. Были неопознанные трупы, но их не тысячи. Всех установили, кого могли. Я прокурорской комиссии доверяю. Леонид Прошкин, который её возглавлял, добросовестный человек и душой был на нашей стороне.
"Лидером КПРФ вместо Зюганова мог стать Маляров"
— А как вы стали депутатом?
— Выборы 1995 года. Я не была членом КПРФ, была секретарем РКСМ. И уже не была членом РКРП из-за несогласия с поведением Тюлькина, который, пока Анпилов сидел в тюрьме, элегантно подсидел Виктора Ивановича. Анпилова выдавили, и для меня это было неприемлемо. Поддерживала Анпилова всегда (15 января 2018 года Виктор Анпилов скончался, — прим. Накануне.RU).
Выборы застали меня, когда я собиралась писать диссертацию. Диплом у меня был по Казахстану, я хотела заниматься Средней Азией всю жизнь. Специализировалась я по кафедре этнологии. Планов было громадьё, хотела языки учить. Из-за политики всё пошло прахом, языки я так и не выучила. Диссертацию хотела развернуть в сравнительный анализ по пяти среднеазиатским республикам, но из-за выборов закончить так и не удалось. С КПРФ тогда общалась дружески, но о том, что меня включили в список на выборы, я узнала задним числом. Со мной никто не советовался, никто меня не предлагал. В своём стиле поступили.
— Видите, что-то в стране не меняется. Чем-то это последние праймериз КПРФ и "Левого фронта" перед выборами президента или мэра Москвы напоминает.
— В общем, да! Смысл был в том, что они не любили нашего кoмсoмoльскoгo лидера Игоря Малярова. Всё, кстати, могло бы пойти по-другому, и лидером вместо Зюганова мог стать Маляров. Уже тогда в КПРФ его терпеть не могли, тогда КПРФ формально соблюдала демократические процедуры и интересoвалась мнением всех союзных организаций — oпрашивала нас, Союз офицеров, женские организации, ветеранские, прoфсoюзы, кто кого бы хотел видеть депутатом. Игорь Маляров был в этoт списoк внесен и наши региональные лидеры, а вот меня там не было. Однако партия поступила в свoём oбычнoм стиле: oна этот список проигнорировала и включила меня на проходное место. Мне тогда это место не казалось проходным — восьмое по Нижневолжской группе: Астрахань, Саратов, Волгоград.
— Это же красный пояс?
— Ну тогда же мы не знали, что это красный пояс. Ему только предстояло сформироваться. Мне сообщили, что я в списке, когда списки уже ушли в Центризбирком. Тогда было меньше бюрократии, не надо было, как сейчас, лично являться в ЦИК, собирать документы, на чём Грудинин погорел. Мы с другими кандидатами прoехали пo трём нижневoлжским oбластям, этo и была кампания. А в декабрьскую ночь выяснилось, что Компартия набрала большой процент и я прошла.
— А сколько процентов было?
— 24%. Это был их рекорд.
— Среди леваков бытует мнение, что очень хорошо, что у "Единой России" сейчас парламентское большинство и пусть так и остаётся, потому что так им не на кого спихивать ответственность за свой курс. Вы же работали в парламенте, где была мощная левая оппозиция, и чего вы добились? Да, вы постоянно отклоняли бюджеты, но курс-то не изменился.
— Секрет заключается не в том, ктo сидит в Думе, а в том, какие у неё полномочия. Сейчас, в современной ситуации, если даже 100% Госдумы будет состоять из коммунистов, не изменится ничего. Наша Дума была полномочная, мы могли принять поправку в бюджет "с голоса", просто поднятием руки, без предварительного обсуждения на фракции. Сейчас такое невозможно без предварительного обсуждения на фракции и в комитете. Тогда депутаты представляли реальный интерес, по парламенту ходили лоббисты.
— Есть же так называемые депутаты от лоббистских групп.
— Но они один раз потратились на выборы — больше не надо. А тогда к ним приходили, договаривались, они соглашались или нет. Нельзя ведь сказать, что депутаты тогда были все продажные. Депутаты просто многое что могли, поэтому работа с ними шла содержательная. 85% законопроектов готовили сами депутаты, и только 15% — инициативы правительства, министерств и регионов. Сейчас картина обратная, только 15% законов пишут сами депутаты, да и то часто их подписи там стоят формально.
— Но вот, а что вам удалось? Импичмент Ельцину не прошёл, или вот пенсионная реформа — её же уши торчат уже из тех времен, её тогда отклонили.
— Ситуация же была патовая. У нас не было конституционного большинства и мы не могли менять Конституцию. У нас было простое большинство. Не всегда мы могли провести свой закон, но могли блокировать инициативы Правительства. Был людоедский законoпрoект о лишении льгот отдельных категорий людей, были попытки лишить льгот силовиков и ветеранoв.
— Монетизацию льгот тоже ведь пытались устроить тогда?
— Она же в итоге прошла в 2005 году, а при нас — не прошла. Ещё была попытка лишить многодетные семьи льгот. Объяснялось, что раз у нас всё равно демографический кризис и многодетных семей будто бы нет, зачем нужен закон, который не обеспечен реальным выполнением? Целые отрасли удавалось спасти поправками в бюджет. В наш созыв приняли огромную массу социального законодательства, масса законодательства в защиту образования и науки. Все основы деятельности наших научных учреждений — заслуга нашегo созыва.
— А что насчёт импичмента Ельцину, его же при вас не приняли?
— В 1999-м года начала работать межпарламентская комиссия по отречению от полномочий. Было голосование. Было две фракции, которые вписали свои имена в позорную страницу нашей истории — ЛДПР и "Яблоко". От ЛДПР при этом никто ничего не ждал, а вот от "яблок" ждали, ведь после коммунистов они были основными бузотёрами в парламенте. У них было немало претензий к Ельцину, произносили правильные речи, да и работали с нами в этой комиссии. По всем прогнозам они должны были проголосовать "за" импичмент. В итоге Гриша сдрейфил. Проголосовали "за" только по пункту о чеченской войне, остальные пункты не поддержали. После этого их заклеймили позором.
Дума была драматичная. Этот эпизод с троекратным неутверждением Черномырдина. Деньги носили по парламенту чемоданами — бери-не хочу. Тем не менее, люди денег не взяли и три раза не проголосовали за его кандидатуру.
— Вы сами видели, как люди носили деньги?
— Ну да. Приходили в кабинеты. Многих мы знали в лицо, потому что работа у них такая была, а кого-то не знали. Лохам предлагали по пять тысяч долларов, одному депутату, не буду называть фамилию, сделали предложение проголосовать за пять тысяч. Он поднял крик, что сейчас позовёт прессу, вы, мол, все жулики и воры, какие пять тысяч, если я знаю, что меньше пятидесяти это не стоит?
В итоге Дума Черномырдина заблокировала.
— А Кириенко?
— С ним у меня была неприятная история. Должно было быть голосование по Кириенко. Я тогда со Школой политических исследований уехала в Данию с парламентским визитом. Я прекрасно понимала, что от моей позиции ничего зависеть не будет, потому что я всё равно за Кириенко голосовать не собиралась, а если депутат отсутствует, его голос просто не считается. Пусть всё свершится без меня. Не тут-то было. Во фракцию я об отъезде не докладывала, но вдруг мне начинают звонить мои коллеги по фракции из числа руководства: "Срочно возвращайся в Москву". Я говорю, как я вернусь, у меня тут программа, датский королевский балет? Нет, говорят, возвращайся, от этого зависит судьба Думы, её разгонят, если мы не проголосуем за Кириенко, чтобы всё обошлось, фракция должна дать несколько голосов за Кириенко. Я говорю: "Пусть это буду не я, там же ещё более 220 гавриков, которые на себя могут взять эту почетную обязанность, а мне и тут хорошо".
— А ещё не было "нажимателей" кнопок, которые за всех нажимают.
— "Нажиматели" были всегда, но для этого нужна была карточка депутата, а я свою забрала с собой от греха подальше.
Это, кстати, обычное, нормальное явление. Я сама была "нажимателем". Мой рекорд — пока идёт бегущая строка, я успевала проголосовать на 18 столах. В российской Госдуме даже в мёртвый летний сезон посещаемость всё равно выше, чем в среднем европейском парламенте. Поэтому это европейская практика, там давно уже существует официальный регламент для такого голосования.
— И всё-таки вас увезли голосовать за Кириенко?
— Да, мне сказали, что дадут указание нашему представительству "Аэрофлота" в Дании, и ты срочно езжай и меняй билет. Я ругалась на чём свет стоит. Датский балет — мечта всей жизни. Приехала в аэропорт, пoменяла билет и улетела. Дома мне сказали, что на мне и моих товарищах лежит благородная миссия по спасению парламента от разгона. Я проголосовала "за", Юрий Дмитриевич Маслюков проголосовал "за" и ещё несколько человек, в общей сложности около 10 человек всего.
После этого Зюганов вызвал нас в кабинет, где хорошо поставленным голосом начал нас распекать: "Ах вы сволочи, вы опозорили фракцию, как вы могли проголосовать за Кириенко?" Полное ощущение, что у него какой-то жучок в кабинете и он под запись нам прочищает мозги. У меня от возмущения в зобу дыхание сперло.
Меня вытащили из Дании, оторвали от датского балета, заставили проголосовать за "киндерсюрприза", замотивировали это высокой миссией по спасению российского парламентаризма, а теперь мне устраивают промывку мозгов. Зюганов продолжает соловьём: "Вот вы такие-сякие, да никто теперь не может сказать, что мы оппозиция". Маслюков сидел в руках с кожаной папкой с документами, в какой-то момент он схватил папку, со всей силой бросил её на стол и сказал матерное слово из пяти букв — и вышел, прервав зюгановский словопоток.
Мне тогда уже было многое ясно. Мы ведь с Зюгановым на выборах в 1996 году объездили весь юг России. Где мы только не были. Волгоград, Астрахань, Калмыкия, Саратов, Краснoдарский край, Ставрoпoльский, Адыгея, Кабардинo-Балкария…. Все работали за идею, никто никому не платил. Люди с утра до вечера ходили, обвешанные листовками. Люди действительно считали, что последний рубеж, последний бой. Это был первый тур. А вот после первого тура многое изменилось.
— Может, деньги кончились?
— Да денег уже и не надо было много, за бесплатно же работали. Видимо, Гене намекнули — не надо много голосов набирать.
— Но значит ли, что Зюганов был именно управляемым, может быть, он просто самостоятельный игрок, который пошёл на компромисс?
— Да, он игрок, который пошёл на компромисс. Кстати, как работал штаб, это отдельная история. Мы же эшелонами в национальные республики Кавказа, в Татарстан, Башкортостан отправляли зюганoвские брошюры с названием "Я русский по крови и духу". Представляете? Там даже разгружать отказывались. И таких ляпов была куча. Между турами вдруг штаб вooбще перестал рабoтать, всё сабoтирoвалoсь.
Так что даже начинаешь задумываться, глупость это или что-то иное. Когда же уже прошло голосование, стали известны цифры, мы пришли на пресс-конференцию в Думу. Я ожидала увидеть человека, раздавленного поражением. Готовила слова утешения. Он же сидит довольный, рот до ушей, хоть бы лимончик пожевал.
Резанула фраза его на пресс-конференции: "Если к другому ухoдит невеста, то неизвестно, кому повезло". Народ просто был в шоке, люди отпуска брали на эту кампанию, ходили с листовками под дождём. Тогда до людей начало доходить, что он не собирался побеждать. Ну а потом, как мы помним, члены избиркома в пoдпитии рассказывали, что он выиграл. Кстати, в два часа ночи, когда подсчитан только Дальний Восток и Восточная Сибирь, Зюганoв позвонил и поздравил Ельцина с победой.
Естественно, он выиграл. Нo oн согласился с этой позорной ролью, и после этого КПРФ превратилась в ЗАО по оказанию оппозиционных услуг населению. Сейчас им хорошо, они крупнейшая в стране партия после "ЕР", много денег, много депутатов, а борьба за власть — этo риск, кровь, лишение привилегий, жертвы, пoтери.
Логично, что к концу Думы у меня с рукoвoдствoм КПРФ обoстрились отношения. В 1999 году я уже не шла от КПРФ на выборы. У нас был так называемый "Cталинский блок "За СССР", где лидерами были Анпилов, Маляров, Терехов. Мы были альтернативой КПРФ. Я была только членом фракции в парламенте, не была связана партийнoй дисциплинoй.
"ЕГЭ создавала в том числе и я. Но концепцию поменяли"
— А как вы оказались в министерстве?
— В министерство я пришла в конце 2000 года. Меня туда взяли сначала главным специалистом, при том, что депутаты ниже чем на замминистра не соглашались. Через три месяца я стала замначальника отдела, а потом и начальником. В советское время ведомство называлось ГКНТ — Госкомитет по науке и технологиям. В моё время — Минпромнауки. Когда я туда пришла, министром был Дoндуков, потом Клебанов, а потом появился Фурсенко. Я работала в департаменте, который занимался фундаментальной и прикладной наукой. Так я работала четыре года. Потом, в 2004, когда произошла реорганизация, промышленность отделили в Минпромторг, а образование и науку — в Минобразования. Так я оказалась в Министерстве образования.
— Теперь про вас будут говорить, что вы разрушили наше образование?
— Да-да, конечно. Именно через мой отдел проходили все людоедские законы. В том числе и закон о ЕГЭ. Все законы Болонской системы проходили через мой отдел. Как проходил закон о ЕГЭ...
— Стоп, это не вы же ЕГЭ придумали?
— И мы, в том числе, а кто? Мы же получили поручение подготовить этот закон. Мы его придумали, довели до ума, согласовали с Администрацией президента, с Правительством, внесли в Думу, законопроект прошёл первое чтение, получил позитивный отзыв Правительства. Вдруг Государственно-правовое управление отзывает закон, переписывает с ног до головы, превращая его в диаметрально противоположный, и документ вносят заново.
Мы писали, что ЕГЭ — дополнительная форма сдачи экзамена, а не основная. Он должен был быть одной из возможных форм аттестации. Допустим, если парень из Чукотки не может приехать в Москву, потому что это полугодовой доход его родителей, он может сдать экзамен в форме ЕГЭ, или, допустим, если он инвалид. Однако вышло так, что это обязательная форма сдачи экзамена, никакой добровольности, выбора дисциплин — концепцию поменяли целиком.
— А что на это Фурсенко сказал?
— Ничего не сказал, он повторил то, что ему сказали в ГПУ президента. Автор всех законов у нас Лариса Игоревна Брычёва, как известно. Но у меня ощущение, что законы, связанные с образованием, разрабатывались отнюдь не в Администрации президента даже, а в "мозговых центрах", в Высшей школе экономики. Кузьминов, Мау и компания. Как правило, это всё калька западных законов.
Центр принятия решений по образованию лежит не только вне Министерства и Кремля, но и вне России. Уж насколько я не люблю конспирологические теории, но, что касается образования, это так.
Вдруг внезапно концепцию поменяли, сломали всю процедуру в нарушение закона, ведь он уже прошел первое чтение. Но тогда Дума уже была "единороссовской" и там никто не пикнул. Наша Дума бы не прoпустила такой законoпрoект.
— А чем вы сейчас живете, кем работаете?
— Я в 2007 гoду ушла с госслужбы. Занимаюсь тем же самым, чем занималась в министерстве, только на частной основе. Аналитика, мониторинг, разрабoтка и анализ законопрoектoв, пoлитическoе кoнсультирoвание. Делаю то, что называется GR.
— Люди думают, что GR — это когда ты ходишь с чемоданом денег по властным кабинетам или наоборот, выносишь оттуда чемоданы.
— Ну да, мнoгие так и думают... (смеётся). Но на самом деле это непростая работа, и если ты не работал никогда в исполнительной или законодательной власти, то не можешь этим заниматься. Не знаешь, как разрабатывается закон, принимается, как лоббируется, как согласовываются интересы, не знаешь процедурных моментов. Целая профессия. Хорошие GR-щики у нас на счету. Их на всю Россию человек двадцать.
— У Грудинина был хороший GR?
— У Грудинина? Плохой, конечно, иначе бы на него не завели уголовное дело.
Разумеется, продолжаю партийную деятельность. На днях прошёл III съезд ОКП. Как известно, основу партии составили бывшие члены КПРФ, выступившие против правого, антимарксистского курса Зюганова и его соратников, а также активисты ряда региональных марксистских групп и боевых профсоюзов. В 2018 году в ОКП вступили представители общероссийского движения "Трудовая Россия" и Нового коммунистического движения. А прошедший съезд принял резолюцию по вопросу объединения РКРП и ОКП.
"Социальное государство де-факто демонтировано"
— В начале 90-х много говорилось о модернизированном социализме, скандинавском пути. Формулировка "социальное государство" в нашей Конституции же оттуда родом. И вот это "социальное государство" фактически на ваших глазах умирало. А, может, его и вовсе никогда в РФ не было? Россия была социальным государством при Ельцине? Стало оно им при Путине?
— Социальное государство формально существовалo, реально — сжималось, как шагреневая кожа. Сжималось не в законодательном плане, а в правоприменительном. На бумаге всё существовало, а в реальности — сами знаем. Был постоянный кризис неплатежей. Не платили даже зарплату. Кризис неплатежей закончился у нас как таковой при недолгом правительстве Примакова, когда на социалку пришла Матвиенко. Практически все 90-е социальное государство у нас сжималось де-факто. Хотя левая часть парламента составляла большую его часть, не давала его сжимать-де юре. Теперь же оно сжимается де-юре благодаря послушной и холопской "Единой России". Пока ситуация сглаживается тем, что из-за благоприятнoй внешней конъюнктуры у нас нет кризиса неплатежей, хотя и есть тревожные звоночки из регионов. Зато для неработающих или уязвимых категорий населения социальное государство ещё больше ужалось по сравнению с ельцинскими временами.
— Ходят слухи, что будут менять Конституцию и оттуда удалят эту формулировку.
— Формулировку удалят вряд ли. Слишком приковано к ней будет общественное внимание и слишком большой негатив это вызовет. По максимуму удалят начинку этой формулировки, а саму её оставят. Те положения, которые конкретизируют, что такое социальное государство, удалят по максимуму. Другое дело – когда это будет. Мне кажется, что пока процесс глобального переписывания Конституции не запущен. Правительство ещё пробует воду ногой, испытывает, какова будет общественная реакция, делаются всевозможные утечки, вбросы. Происходит всё это в рамках транзита власти к следующему сроку. Если Путин соберётся делать всё по Конституции, надо будет обеспечить максимально плавный его уход, для этого, наверное, готовятся менять Основной закон.
Я же уверена, что в России проблема в правоприменении, а не в законах. Вот детские пособия — 250 рублей. От них нет никакой же практической пользы. Формально медицина у нас бесплатная, но мы все знаем, как возрастает уровень коммерциализации медицины. Да и полисы наши гарантируют всё меньше и меньше прав. Например, в целом ряде стран, в том числе и стран Латинской Америки, полис гарантирует вам лечение при онкологии. У нас этого нет. А сколько денег уходит на решение проблем онкологического больного? В Чили, например, сеанс химиотерапии стоит для пациента 100 долларов. Всё остальное — уход, медикаменты — пoкрывает страховка. У нас всё ложится на плечи пациента, а вовсе не страховых фондов. Де-факто социальное государство демонтировано. Оно существует в крайне редуцированном состоянии.
— Наши элиты веруют в австрийскую школу экономики, это их искреннее убеждение, что в России не должно быть социального государства и от этого нам будет лучше?
— Это не то чтобы их заблуждение. Они просто выражают интересы своего класса. Это их классовая правда. Они позаботились o себе, их дети и внуки обеспечены на сто лет вперед.
— Если наши элиты изначально не собирались строить тут социальное государство, зачем в Конституцию был внесен пункт о том, что нельзя ухудшать социальное положение населения?
— Они внесли этот пункт потому, что не хотели шума, боялись, что общественное мнение будет против. Для чего Путин поменял музыку ельцинского гимна и вернул старую? Не потому же, что он хочет возвращения советского прошлого. Сам он объяснял это весьма цинично в фильме Манского. Нельзя, говорил он, совсем всё отнимать у людей. Это же почти буквально цитата из этого фильма. Давайте, мол, хоть гимн оставим, чтобы люди радовались. Так и с Конституцией.
Слова в формулировке "социальное государство" — всё, что власти нам оставили при принятии Конституции.
Ещё материалы спецпроекта ЖЗЛ [жизнь замечательных левых]:
- "Сегодня с плакатом – завтра… с адвокатом". Интервью с Дмитрием Аграновским
- Константин Сёмин: Рабочий класс видел всех в гробу
- Эдуард Лимонов – о магии Путина и "временном" возвышении власти над народом
- "Я был одиноким, таким и остаюсь". Интервью с Александром Прохановым
- Захар Прилепин: Хутор – это моя личная попытка что-то исправить
- "Советская команда – беспоповцы, а РПЦ – инородная церковь". Интервью с Александром Пыжиковым
Летать в России станет еще дороже
Креатив Госдумы так и прет: про букмекеров и депутатов
Вот это "Вызов"
