От национальной Компартии к националистическому "православию"
Изначально, осуществив в августе 1991 года государственный переворот, Борис Ельцин запретил Компартию (КПСС). Тогда же Кравчук провел через Верховный Совет УССР запрет ее на территории Украины. В ответ, с одной стороны, начали возникать новые, леворадикальные компартии (РКРП, Союз Коммунистов, РПК), с другой – началось движение за восстановление КПСС, явочным путем восстанавливавшее прежние партийные структуры.
Основным движущим мотивом и силой этого движения было чувство сопричастности историческому корпоративному началу – подчас и тогда, когда сами убеждения данных членов партии были уже не вполне соответствовавшими историческому канону. Но канону соответствовала структура, и люди, чувствовавшие себя вступавшими в партию, образованную почти сто лет назад, совершившую в стране Революцию, победившую в Гражданской войне и разгромившую фашизм, не хотели расставаться с этим чувством сопричастности и ни вступать в какую-либо новую, пусть и тоже коммунистическую партию, ни оказываться вне поля партийной сопричастности.
Движение оказалось достаточно сильным, а власть слабой и, утратив популярность после начала гайдаровских реформ, не знающей, как противодействовать этому движению, с его подчас стотысячными демонстрациями.
После того, как массовое движение восстановления КПСС организационно обернулось проведением XX Всесоюзной Конференции КПСС, заявившей об официальном восстановлении деятельности партии и созыве XXIX съезда КПСС, власть оказалась в тупике. Репрессивно подавить движение она уже не могла, а признать восстановление КПСС, причем восстановление, демонстративно игнорирующее указы Ельцина о запрете, означало, по сути, признать, что авторитет партии в стране выше и значимее авторитета всей структуры государственной власти Бориса Ельцина.
По-своему показателен был момент, когда для того, чтобы помешать проведению восстановительного съезда КПСС, власть направила отряд спецназа, который, прибыв на место, занял круговую оборону и заявил, что намерен обеспечить безопасность его проведения. Все это сегодня мало кто помнит – но все это было. Когда-то.
И власть приняла элегантное решение: КПСС запретила, а КПРФ разрешила. То есть Конституционный суд принял решение о неконституционности запрета первичных организаций КП РСФСР, но не отменил запрет деятельности оргструктур КПСС. В принципе, читать это можно было как угодно, но официальная трактовка предполагала, что отныне историческая партия (РСДРП-РСДРП(б)-РКП(б)-ВКП(б)-КПСС) не разрешена, но зато разрешена российская национальная партия, КПРФ.
Быть в КПСС означало бросить вызов власти и продемонстрировать, что ее требования члены партии соблюдать не намерены, как не соблюдали требования царского правительства, белых режимов и гитлеровских оккупационных властей. Быть в КПРФ означало признать законность власти Ельцина, реформ Гайдара, правомочность запрета самой КПСС.
Остаться в КПСС значило работать в запрещенной и не имеющей официальных прав партии. Уйти в КПРФ позволяло и считать себя коммунистом - вроде бы не предать, - и быть разрешенным. Ровно тот же процесс шел и на Украине, и здесь лидером борьбы против восстановления КПСС и утверждение национальной компартии был ставший первым секретарем ЦК КПУ Петр Симоненко. Понятно, что для собственно идейного коммуниста работа в запрещенной структуре - ментально естественна.
Для коммуниста "по привычке" - дискомфортна: важно чувствовать себя "не запрещенным": партбилет сохранил, взносы платит, на собрания ходит, "режим" проклинает, но законов проклинаемого режима не нарушает.
Большинство предпочло второй путь. Стали "коммунистами по разрешению". И в России, и на Украине. Своего рода тест: ты действительно за идею - или по привычке.
Посмотрим, как будет с православием и "национальным православием" на Украине.
Сколько верных канону - а православие тем и отлично от остальных христиан, что строго хранит канон - и сколько "по привычке" - главное, что называться "православным", а суть - бог с ней.
Когда членов КПСС в 1991 году поставили перед выбором - отречься от привычного или пойти напролом, они все же, хотя и не сразу, пошли напролом. Но когда власть, поняв, что перед этой нарастающей волной давления и ненависти, похоже, не устоит, пошла на уступки и формат выбора изменила: разрешила быть коммунистами, но признающими ее власть и ее право запрещать или разрешать. Практически вся масса "наследников Октября" предпочла не рисковать, не напрягаться и, приняв имя КПРФ, стала партией "коммунистов по разрешению".
В чем-то этот же прием использован на Украине. Те, кто считал себя там православными, соотносили себя с той церковью, с которой связывали себя традиционно и которая организационно считалась частью Русской православной церкви. Ровно так же, кстати, как и Японская православная церковь, которая, впрочем, не требует для себя автокефалии на основании того, что существует на территории суверенного государства.
Уходить что в структуры отлученного Филарета, что в микроскопическую Украинскую актокефалию Макария никто не собирался, просто потому, что не собирались уходить куда-то оттуда, где всегда были. И продолжали ходить в те же церковные здания, в которые ходили и раньше. И готовы были их защищать. Если же эти здания объявляются зданиями тоже православной, государственно-поддерживаемой и внешне узаконенной церкви, какое-то время, возможно, и немалая часть считавших себя православными, но не вникавших в суть того, чему они присягали, может противиться и молиться на улице либо в неких иных лояльных зданиях. Но в какой-то момент свыкается с новой ситуаций и, руководствуясь той же привычкой, привыкает ходить в те же храмы, в которые и привыкли ходить раньше.
А если служители Порошенко догадаются не вешать там иконы с изображением Бандеры и Петлюры, и в обличье и обрядах мало что изменится, то эти "верующие по привычке" по привычке же продолжат опять же ходить туда, куда привыкли. И вот этот момент особо интересен и значим: определение разницы и соотношения между теми, кто действительно является верующим и для которого все, сказанное в Символе веры – не слова, а живущие в нем смыслы, и много ли таких, и теми, кто либо был верующим по привычке, либо в последние тридцать лет стал верующим по политической моде.
И этот замер в принципе сам по себе предельно значим и интересен. И в плане анализа и прогнозирования развития политических процессов на Украине. И, что много важнее, для осмысления более масштабной политической проблемы: есть ли у нынешней Церкви и нынешней Веры реальная сила вне силы делающего на нее ставку в политической борьбе и пытающегося опереться на нее государства.
Может ли нынешняя Церковь и нынешняя Вера вести за собой народ и быть его моральным пастырем и вдохновителем – или она имеет силу лишь тогда и постольку, когда и поскольку оказывается поддержана силой государственной мощи.
И еще: готово ли государство, провозгласившее себя покровителем некой веры, бросить свою силу на ее прямую, непосредственную и силовую поддержку - либо оно готово лишь морально осуждать, поддерживать и взывать к тем или иным фейкам, подобным "международному праву" либо "правам человека". Если Вера есть – за нее нужно драться. Если за нее не дерутся – значит, этой Веры нет.
Сергей Черняховский, км.ру