Брейвик в суде выступил обвинителем. Европейской модели : Аналитика Накануне.RU

Архив материалов

Брейвик в суде выступил обвинителем. Европейской модели

Андерс Брейвик выступил в суде роли обвинителя. Обвинителя европейской модели в целом и собственного государства в частности. Террорист в своей речи называл европейскую систему управления "разложившейся" и сравнил молодежное крыло рабочей партии страны с организацией Гитлер Югенд. Примечательно, что как раз Норвежская рабочая партия поддерживала и защищала мигрантов в Норвегии и являлась носителем того самого мультикультурализма, который, вместе с "глобальным капитализмом" и "суицидальным гуманизмом", Брейвик считал источником бед своей страны.

Андерс Брейвик, выступивший с речью в суде, сказал, что произвел "самое сложное и впечатляющее политическое наступление в Европе со времен Второй мировой войны". При этом признался, что повторил бы снова все свой поступок, поскольку действовал "не из злых, а из добрых побуждений".

"Рабочая партия за 60 лет существования разрушила наши этнические группы, нашу культуру и идентичность. Я хотел спасти Норвегию от наступления на ее культуру, традиции, ценности", – сказал Брейвик.

На выступление норвежцу было отведено полчаса. Преступник заявил, что изначально намеревался прочитать речь длиной в 25 машинописных страниц, однако был вынужден сократить ее до 13. Однако в отведенное время убийца не уложился. Когда судья прервал его, Брейвик заявил, что ему осталось прочитать еще пять страниц.

Брейвик признался, что не боится провести остаток жизни в тюрьме. "Я не боюсь перспективы провести всю мою жизнь в тюрьме. Я был рожден в тюрьме, где я не могу свободно выражать свое мировоззрение", – сказал он.

Накануне.RU, лого, логотип (2015)|Фото: Фото: Накануне.RU

Также суд потребовал отстранить от процесса одного из судей, призвавшего летом прошлого года в социальной сети Facebook приговорить Брейвика к смертной казни.

Брейвик говорит, что своей акцией он, в том числе, "мстил за сербских братьев" – за то, что Норвегия приняла участие в натовских бомбардировках Югославии в 1999 году. Норвегия в составе сил НАТО действительно принимала участие в этой агрессии.

Как раз Норвежская рабочая партия поддерживала и защищала мигрантов в Норвегии и являлась носителем того самого мультикультурализма, который, вместе с "глобальным капитализмом" и "суицидальным гуманизмом", Брейвик считал источником бед своей страны. Причем Норвежская рабочая партия поддерживала именно исламских мигрантов, т. е. именно ту сторону, которую в серии югославских конфликтов и поддерживали страны НАТО, включая Норвегию.

Безусловно, его реакция на проблему была уродлива, отмечает в своей статье на KM.ru доктор политических наук Сергей Черняховский. Так же уродлива, как в свое время – акции луддитов, в протесте против нещадной эксплуатации человека крушивших машины вместо того, чтобы свергать систему, рождающую эту эксплуатацию.

Но говорить об уродстве реакции Брейвика – это самое простое, считает он. И самое ненужное и вредное. Потому что свести все к этому уродству – значит, замалчивать реальную проблему, о которой идет речь.

А проблема, по мнению эксперта, заключается в том, что переживающая кризис цивилизация модерна (в первую очередь – европейская) оказалась перед выбором: либо тонуть в разложении своих ценностей в пространстве постмодерна, либо отказаться от них на возвратном пути контрмодерна. Есть и еще один вариант: преодолеть свой кризис и возродить, обновить свои гуманистические ценности через преодоление, через прорыв в некий сверхмодерн.

Единственный вариант сверхмодерна, который мы знали до сих пор, – это советский проект. Он оказался разрушен. Другого никто не предложил. Значит, остается дилемма: постмодерн или контрмодерн?

Что такое постмодерн? Это цивилизация и система установлений, в которой, по сути, снимаются табу. Единственное остающееся табу – это само табу. Запретов нет. Можно все, кроме установления запретов. Провозглашается свобода точек зрения, но до такой степени, что уничтожаются объективность и единственность истины. Утверждается множественность истины, и у каждого – своя истина. Но если она у каждого – своя, то ее нет вообще, потому что сама истина есть некая претензия на верность. Истина может существовать только там, где признается, что если и есть сотни дорог, ведущих к ней, то она-то все равно сама по себе одна.

А уничтожение единственности истины уничтожает и аксиологию. Цивилизация – это всегда система запретов и ценностей. Если запреты уничтожаются, а ценности плюрализируются, от цивилизации не остается и следа. Потому что если ценности множественны – значит, соотносить себя с ними необязательно. А значит, ничего ценного нет. И остается одно – "животный гуманизм", т. е. признание ценным в человеке исключительно его животное существование.

Эти установки начали пробивать себе дорогу особенно во второй половине XX века и в его конце. Но в это же время началась и массовая миграция представителей иных культур в Европу. И если раньше старая европейская культура, встречаясь с носителями иных культур, могла демонстрировать им то свое превосходство, которое позволяло и давало основание носителям иных культур интегрироваться в европейскую культуру, то теперь носители иных культур и ценностей, которых к тому же стало намного больше, увидели, что распропагандированная европейская культура не дает им ничего равного и достойного их ценностей, ничего того, ради чего они могли бы оказаться от своего мира и своих богов. Европа оказалась переполнена носителями иных культур – при все меньшем числе тех своих аборигенов, которые были бы носителями ее собственной.

Та же тенденция стала проявляться и вне континента. Ислам стал тем проектом контрмодерна (т. е. отказа от норм и принципов эпох Возрождения и Просвещения), который смог предложить миру то, чего лишились европейская культура и постмодерн, – видение единства истины, ценностей и соотношения добра и зла.

Постмодерн в узаконенном им самим диалоге культур говорит: "Мы не знаем, что такое добро и что такое зло, все в мире относительно и субъективно", а контрмодерн ислама отвечает: "А мы знаем, что такое добро и что такое зло. И готовы умирать за наше понимание и одного, и другого".

Но вполне естественно, что у тех, кто все-таки хочет видеть значимость и одного, и другого, рождается свой ответ: "Если модерн кончился, а сверхмодерн не удался, и мы обречены на контрмодерн, то почему Европа должна принять этот контрмодерн у иных культур? Мы можем найти его и в своей истории".

В этом отношении своего рода идеальный, хотя и исторически отдаленный образец для европейского контрмодерна, – это крестоносцы и инквизиция. Более близкий – нацизм. Брейвик, по крайней мере, выбрал первый.

И он сказал своей акцией обществу: "Если для вас нет ничего большего, чем ваша животная жизнь, – значит, вас можно убивать, как скотину. Другого вы не заслуживаете".

И еще один момент, который отмечает Сергей Черняховский. Перестрелять за два часа около 70 человек (даже если ты не один, а вас двое) практически невозможно. Уже на втором десятке жертв живые (если перед тобой – люди) толпой навалятся на тебя и, потеряв, быть может, еще 5-6 человек, вместе все же добегут до тебя и разорвут на части или затопчут. Но это если перед тобой – люди, т. е. те, кто обладает чувством собственного достоинства и ценностями. Одному или даже вдвоем перестрелять из винтовки почти 70 человек можно только в том случае, если перед тобой – все же не люди, а кто-то другой. Слишком трусливый, чтобы кинуться на тебя безоружным, рискуя собственной жизнью, но защищая при этом своих друзей или близких.