Премьер-министр России Михаил Мишустин утвердил список стран, навязывающих деструктивные установки
Число арестованных по делу о стрельбе Wildberriеs выросло до 20
Милонов потребовал почистить с хлоркой кабинет в Госдуме, в котором сняли видео с оральным сексом
Никита Михалков назвал преступлением липовый "уход на СВО" депутата Коробейникова
Валерий Черешнев: Я не знаю, кто был бы за...
В современном толковом словаре "реформа" трактуется как -преобразования, осуществляемые в целях улучшения. Осмелимся предположить, что в недалеком будущем оно будет подвергнуто не меньшей обструкции, чем в постгорбачевское время столь же невинное слово "перестройка". Но уже сегодня, если со страниц ученых словарей спуститься в реалии жизни, можно утверждать, что почти любая российская реформа при ее переходе в плоскость практического применения приобретает прямо противоположный смысл, становится преобразованием, осуществляемым в целях ухудшения. С этим можно спорить, можно соглашаться, но от этого ход этих самых реформ никому еще не удалось затормозить.
В этом смысле разве что пенсионная реформа стала прецедентом. Ибо ее провести без изъявления желания участников - то бишь людей, пенсионное обеспечение коих намеревались коренным образом улучшить, просто нельзя. Там эти самые улучшаемые должны были писать заявления. Не написали. Хоть пассивно, но сумели показать то, что принято называть "фигой в кармане", и сорвали бодрое завершение очередной властной инициативы. Академики, научные работники страны, которых теперь коснулся реформаторский пыл, сколько могут, не молчат, ведут себя совсем не пассивно. Будет ли от этого хоть какой-то толк, предположить не рискнем. Но предоставим вам возможность самим ознакомиться с точкой зрения одного из уважаемых деятелей науки. Накануне в эфире телекомпании "Ермак" ее излагал Валерий Черешнев - председатель Уральского отделения российской академии наук.
Вопрос: Модернизация российской науки разделила ученый мир на два враждующих лагеря: одни академики всесторонне поддерживают реформу, приобщение институтов, исследовательских центров к международному бизнесу. Других ужасает сама идея коммерцилизацации научных целей. Вы из какого лагеря?
Валерий Черешнев: Я не знаю, кто был бы за. На президиуме Уральского отделения Российской Академии наук таких не было.
Вопрос: Основной тезис реформы науки, которая предлагается, заключается в том, что сокращается количество научных учреждений, как разрабатывающих прикладные технологии, так и работающих над фундаментальными исследованиями.Предполагается, что многие из них будут акционированы. Вы категорически против приватизации?
Валерий Черешнев: Да, конечно. Наука может быть разная. Наука, например, при ВУЗе. Есть отраслевая, фундаментальная. Везде проводятся прекрасные исследования. Мы за то, чтобы фундаментальная наука осталась при поддержке государства. Это во всем мире так. И у нас всегда фундаментальная наука была при государственном финансировании. Академия наук тоже была и должна остаться при государстве. Ведь фундаментальная наука не может дать быстрый ответ на неизвестные вопросы. Это добыча нового знания, и часто проходят годы от обнаружения научного факта до его воплощения в жизнь.
Вопрос: Чиновники из Минобразования - авторы реформы как раз и говорят о некой пассивности российской науки, что часто научные разработки не воплощаются в жизнь
Валерий Черешнев: Специфика науки была такова, что до 90-х годов все было связано с оборонным комплексом. И все было понятно и ясно. Многие страны специализировались на другом: на продуктах легкой, пищевой промышленности. У нас такого не было. Я уже приводил на заседании Президиума Уральского отделения РАН пример Южной Кореи, где практически слабо развиты фундаментальные исследования. Но они создали ряд инновационных предприятий вокруг Сеула и берут разработки со всего мира, преимущественно из России. И научились хорошо внедрять. Покупают лицензии, покупают патенты. Первые пять лет малые предприятия в Южной Корее не платят совсем налоги. Я лично видел: предприятие производит футляр для сотового телефона и пять лет не платит налоги. Запустить, усовершенствовать, а когда дело пошло, тогда они уже платят все налоги. То есть в Южной Корее государство помогает малым и средним предприятиям встать на ноги. А у нас эта внедренческая часть очень сильно отстает, потому что этим занимались отраслевые институты. А сейчас этих отраслевых институтов уже практически нет. Нам не удалось сохранить цепочку от получения фундаментального знания, до разработки экспериментальной модели и его получении и запуска в производство. И Академии наук приходится заниматься не свойственными ей делами: создавать инновационными институты, центры, чтобы внедрять нововведения.
Вопрос: Крупные промышленные структуры имеют свои научные центры, институты. Например Луйкол, ЮКОС, АФК "Система". Разве это не альтернатива отраслевым институтам?
Валерий Черешнев: Но ведь им проще обратиться в Академию наук. В системе РАН достаточно много институтов, которые занимаются и проблемами переработки газа, и проблемами переработки нефти. В Москве такие институты есть, в Уфе. Но это надо на условиях хоздоговора, это надо содержать одну, две лаборатории. Поэтому они под свою переработку нефти и газа, создали свои институты, переманили лучших специалистов из ВУЗов, институтов. Они упростили решение. Опять же в ущерб науке, но с пользой для себя.
Вопрос: В чем же все-таки Вы видите опасность приватизации российской науки? Ведь не секрет, что сейчас наука в нашей стране финансируется не так, как хотелось бы ученым.
Валерий Черешнев: Раз фундаментальная наука приватизируется, значит, сама должна зарабатывать и сама должна существовать. А как зарабатывать на фундаментальных исследованиях, если это поиск? Поиск какого-то неизведанного свойства вещества, неизведанной концепции. Сейчас проходят исследования по программе "водородная энергетика". США вкладывают 500 миллионов долларов в год. Сейчас наша Академия наук заключила договор с Норильским никелем на 40 млн. долларов год. И вот они вкладывают деньги, чтобы разработать источники питания, не связанные с углеводородом. Но результатов исследований пока нет. И не знаю, завтра это будет или послезавтра. А представьте институты, которые занимается этой проблемой. Если они пока еще не внедрили разработку, не получили еще даже экспериментальной модели. Это будет примерно лет через 5-6. А все это время они за счет чего жить будет? Кто будет финансировать? Либо крупная фирма, либо государство. Другого варианта нет. А кто будет вкладывать деньги? Малый бизнес не потянет. А если мы отстанем от этих исследований, то мы и будем продолжать работать только на трубу.
Вопрос: Получается, что фундаментальная наука сойдет на нет?
Валерий Черешнев: Конечно. То же самое предлагали отраслевым институтам. Мол, вы же нацелены на внедрении продукции - акционируйтесь. И где они сейчас? Из пяти тысяч институтов осталась тысяча. Они не смогли выпускать конкурентно-способную продукцию. То, что раньше было в рамках государства, это работало, а на свободном рынке не выдержали. Многие институты не выжили, а их здания заняли фирмы, банки. Вот чего мы боимся. Мы уже имеем пример.
Вопрос: Разве сейчас научные учреждения не занимаются в том числе и бизнесом? Пройдитесь по Ленинскому проспекту в Москве, посмотрите, какие автосалоны и магазины расположились в академических институтах...
Валерий Черрешнев: Мы путаем причину со следствием. В 91-92 годах мы не получали денег на коммунальные услуги. Нам говорили: сокращайтесь, сдавайте помещения фирмам и на эти деньги оплачивайте коммунальные услуги. Так и сделали ученые, поверили обещаниям. А сейчас говорят: а, вы уже 6-7 лет используете помещения, получаете доходы. А это же федеральная собственность, поделитесь, отдайте собственность, мы наведем порядок. Какой же это порядок? Мы говорим, оставьте нам в собственности здания, мы будем ими управлять, создавать институты, образовательные центры на освобождаемых площадях. И действительно, Ленинский проспект, который раньше назывался проспектом науки, сейчас с наукой ничего общего не имеет.
Вопрос: Вы согласны с тем, что количество научных учреждений после 90-х годов увеличилось в геометрической прогрессии. Как грибы после дождя. Все они создаются под шапкой НИИ, а вот чем занимаются?
Валерий Черешнев: У нас сейчас 3,5 тысяч институтов и только 400 у Российской Академии наук. Около 300 институтов у ВУЗов и около 800 отраслевых. То есть в сумме где-то 1,5 тысячи. А остальные – это маленькие частные институты, зарегистрированные, пролицензированные. Они, как правило, занимаются инновационными технологиями. Конечно, нужно навести здесь порядок. Ведь не сравнить институт при РАН и какую-нибудь частную лабораторию, которая занимается узким вопросом.
Вопрос: А как Вы относитесь к тому, что разработчики реформы науки предлагают назначать Президента РАН, а не избирать его, как это происходит сейчас?
Валерий Черешнев: Предлагается несколько не так. Он избирается общим собранием, а утверждается Президентом. Но, видимо, для того, чтобы придать некую легитимность. До 1917 года Президентов РАН утверждал царь. Но и раньше ученые президента не избирали, он был сановником высокого ранга. И для того, чтобы установить контакт между учеными и царской фамилией, правительством он и назначался из знатных вельмож. Это был, например, знаменитый граф Уваров, Царь Константин Константинович Романов. С 1917 года эти должности стали выборными. Но и в царское время была выборная должность – вице-президент, он был чисто из ученых. Был научный президент и управляющий президент. Но я против повторения. Это понизит статус президента РАН. Ведь и президенту выгодно, чтобы академией руководил действительно авторитетный человек среди ученых. А, если ученые избрали , а Президент не утверждает? То, что? Как Государственную думу распустят? Кого? РАН? Зачем такие коллизии создавать?
Редакция благодарит телекомпанию "Ермак" за предоставленные материалы
Летать в России станет еще дороже
Креатив Госдумы так и прет: про букмекеров и депутатов
Вот это "Вызов"
