Портреты исчезающих деревень
Деревни в постсоветской России вымирают тихо и безропотно. Одна за другой. Вымирают быстрее, чем их названия исчезают с карт. Согласно последней переписи населения, 37 тысяч из 155 тысяч российских деревень и сел насчитывают не более 50 жителей. В каждой из 35 тысяч проживают от силы 10 человек. Еще 13 тысяч сел полностью обезлюдели. На карте УрФО только официально около 230 деревень с пометкой "незаселенная". Более половины из них /128/ приходится на Свердловскую область.
Деревенька Новая Трека, что в 100 км от Екатеринбурга, тоже вот-вот перестанет существовать. Когда не станет последних ее жителей: десяти человек, большая часть из которых старики.
Анатолий Михалыч – местная интеллигенция. Когда-то он работал корреспондентом в сельской газете, а теперь вяжет веники. Только вот продавать их в деревне некому, а до города не добраться: автобусы в забытую богом и людьми деревеньку не ходят. Иногда, правда, удается у заезжих лесорубов или дачников получить в обмен на метлу буханку хлеба, однако удача новотрекинцев жалует не часто.
Лет 15 назад Анатолий Михалыч жил в красивой деревне, где, кроме него, жили еще двести семей. Большинство сельчан работали в Леспромхозе. В начале 90-х Леспромхоз объявили банкротом, узкоколейку разобрали и сдали на металлолом. Постепенно закрылись магазин, школа, клуб и детский сад. Дома обветшали и почти развалились. Люди один за другим уезжали в поисках лучшей жизни.
Деревня совсем обезлюдела после того, как девять лет назад кто-то особо находчивый разобрал на части генератор. С тех пор электричество в деревне так и не появилось.
- Живем при керосиновых лампах и свечах, - тяжело вздыхает старик, которого, кроме как Иванычем, в деревне никто не величает, - как в доисторические времена. Летом еще ладно – светло долго, а зимой - день вечностью кажется. И добавляет, как-то уж очень зло: Все развалили. Нашим чиновникам лишь бы себе нахапать побольше и распродать, а на нас им наплевать. Они все фашисты.
Керосин жителям деревни, как и продукты, привозят из города или из соседней деревни на заказ. Впрочем, покупать их новотрекинцам не на что. Работы в округе днем с огнем не сыщешь, а пенсии и пособия расходятся влет. Кормятся, как и во многих деревнях, подсобным хозяйством. Уже радость, если свекла “чахла-чахла и, наконец-то, в рост пошла”.
До того, что происходит за пределами исчезающей свердловской деревушки, новотрекинцам дела нет. Где бы бутылку достать, - вот забота. Пьют в Новой Треке много. Пьют все, что горит. Все одно, лучше не будет, говорят. Раньше письма писали президенту: только все они на растопку пошли - даже отправить неоткуда.
Окрест Новой Треки постепенно вымирают и другие деревни. Небольшая Коуровка пока еще держится на плаву благодаря тому, что находится вблизи железной дороги. Там работает половина жителей деревни. Другие ездят на работу в город. Однако и в более-менее благополучной Коуровке жителей в последнее десятилетие заметно поубавилось.
В деревне есть церковь и два магазина, один из которых держит какой-то грузин. Прилавки магазинов иллюстрируют странное соседство. Рядом с колбасой, хлебом, зубными щетками расположились ананасы, киви, дорогой коньяк - для тех немногих, кто добился успеха. Только мало таких, разве что дачники.
Еще одна деревня, расположенная в семидесяти километрах от Екатеринбурга, - Старая Трека. Дома коренных жителей занимают в большой некогда деревне две малюсенькие улочки. Остальные - раскуплены под дачи и огорожены заборами: места там красивые. Сейчас в деревне тихо – дачный сезон закончился.
Несколько веков назад эту деревню образовали староверы, укрывавшиеся в уральских лесах от гонений. Жили уединенно, своей общиной. Дома, которые некогда построили раскольники, по сей день стоят, едва тронутые временем. Только вот люди в них почти не живут. Предводитель общины – древний старик - последний, кто живет в доме, где жили его отец и дед.
Большая часть деревенских жителей разъехалась, когда стало негде работать. Для тех, кто остался, нелегкая деревенская жизнь стала еще тяжелее после того, как закрылись магазин, школа, поликлиника, почтовое отделение. Много домов сгорело: пожарные машины из соседнего поселка в период половодья не могли проехать. И до сих пор не могут заехать в деревню, мост через реку так и не построили.
Жизнь в Старой Треке, как будто, замерла и никуда не движется. Никто не рождается, наоборот, каждый год кто-нибудь да умирает. Хотя старотрекинцы в отличие от жителей соседней деревни не совсем отрезаны от мира: автобус из Первоуральска туда и обратно ходит ежедневно. Почти в каждом доме есть телевизор или радио. Впрочем, местных жителей внешний мир тоже не особо интересует. Разве что в его мыльно- бразильском варианте.
Поэтому и о политике в деревне говорить не любят. А, если и говорят, то поминают ее не добрым словом. Для старотрекинцев куда как важнее всяких там назначений губернаторов, чтобы автобус до города не сломался или машина с продуктами по дороге в Новую Треку к старотрекинцам заехала. Так доживают свой век жители почти всех умирающих российских деревень, которые обходят стороной всякого рода политические веяния и “коренные преобразования”.
Вместо послесловия
Прогнозы специалистов, увы, неутешительны. Все идет к тому, говорят они, что к 2010 году даже относительно насыщенная сельская жизнь, товарное производство на большей части аграрной территории России практически свернется. Это грозит, в свою очередь, обвальным сокращением /на 35 – 40%/ относительно неплохих пока валовых показателей по надоям молока и сбору картофеля /все-таки 58% молока и 94% картофеля приходится на долю частников/. Не исключено, что со временем в России, вообще, некому будет пахать, сеять и выращивать хлеб.
До государства нашего сия истина, очевидно, не доходит. В то время как у него из-под ног уходит сама почва, государство озабочено куда более глобальными целями: удвоением ВВП /кстати!/, вступлением России в ВТО /которая настаивает на том, чтобы Россия до минимума сократила господдержку села/, монетизацией льгот /призванной лишить сельских пенсионеров последней возможности ездить в город/ и прочей околореформенной /жутко важной, наверное/ мишурой. До деревни ли тут...